«Нескучный двор» в роли алхимического подземелья произвел глубокое (!) впечатление и на актеров, и на зрителей. Манновские темы воспользовались случаем, который мы им осторожно предоставили… И тут выяснилось, что темы осторожными быть не умеют.
Какая же раскрылась история? Этот вопрос задавали себе все участники «Большой импровизации с Павлином» - и актеры, и зрители, и даже Павлин (который, наверное, просто за компанию интересуется драматургией).
Так вот, зрители решили, что это была история о выборе между любовью и смертью.
Точнее не скажешь. Все остальное – комментарии.
КОММЕНТАРИЙ №1. Карта историй.
На железнодорожном вокзале мы обнялись с Ожиданием: небольшой такой фрагмент Чистилища. Потом оказались в райском саду (кто сказал, что там не нужно ничего делать? А играть? ). И, наконец, в алхимической печи подвала храбро начали новый цикл жизни – с того самого выбора, о котором мы уже…
КОММЕНТАРИЙ №2. Любовь и смерть.
Лейтенант и инженер – два мужских персонажа, один из которых непосредственно связан с разрушением, а другой – с созиданием.
Две женщины: одна – которая ждет, и другая… которую ждут. Она же мальчик, то есть в прошлом - зеркало (для нашего двойного героя-мужчины). Зеркало – это намек, что она же, возможно, смерть. «А если это смерть, чувак, осмелишься ли ты ее поцеловать?» – импровизационный выкрик Анжелы Енаки, который поворачивает игру под неожиданным углом. Что будет, если поцеловать смерть? Во что она превратится?
Однажды эти две женщины, словно обмолвившись, назовут друг друга так же, как мужчины – лейтенант и инженер.
Итак, есть Пенелопа, которая ждет Одиссея, и есть Клавдия Шоша, которую ждет наш Одиссей, спустившийся в царство теней инженер Ганс Касторп. Мы нечаянно обнаруживаем, что Манн вывернул наизнанку «Одиссею». Там царя ждет жена, здесь царь ждет любовницу.
Вторая женщина – Лилит. И она на самом деле первая женщина, первая жена Адама. Стихийная, неконтролируемая сторона женского начала. У Манна заявлено это двоение: «А разве Адам был женат дважды? Я и понятия не имел!».
И есть третья – маленькая Ева, младшая сестра Лилит. Именно она предупреждает схватку между Лилит и Пенелопой, решающий бой между любовью и смертью, который, собственно, может состояться в любое мгновение. Именно она говорит герою: ты уцелеешь. Но она же держит его голову, пока лейтенант выжимает ему в рот сок граната. Если смертный, спустившийся в царство теней, вкусит там от плода забвения, он никогда не найдет дорогу назад...
Именно малышка Ева вдвоем с Лилит превращается в Павлина, вращая зонтик с узорами созвездий, сплетая из рук змееподобную шею и золотоглазую голову птицы.
Все настойчивее и безысходнее
И, наконец, в минуту полной растерянности – когда ощущается только падение – он (инженер) начинает упорно повторять: «Я вас люблю». Он не знает, кому это говорит, потому что он говорит это всем. Нелепо и неостановимо. Как единственный вариант выхода.
Однако не стоит обольщаться: «Ты всегда говоришь это перед расставанием! Иди уже!» - рычит Пенелопа.
Правда, вместо того, чтобы уйти, он поет.
Но все-таки расставание происходит – потому что Одиссей-Касторп уходит с другой женщиной, с маленькой Евой. «Я забыл, как дальше. Но я вспомню. И спою тебе. Ты не помнишь, как дальше?». - «Я помню, как тебя зовут. А ты?»
Лейтенант, судорожными движениями собирая для них чемодан, шипит: «Какая подлость – эта наша безопасность теней!» Разве все уже умерли?
У него (лейтенанта) застывшее лицо человека, пережившего крах. Он умывается зерном, смеется, ест зерно, раздает его, сыплет на пол, бросает в Павлина. Отчаяние переходит в недоумение. Недоумение – в сосредоточенность человека, который занят важным делом. Вот бы понять, каким.
КОММЕНТАРИЙ №3. А значит…
И поскольку он сыграл светлый финал, мы выяснили, что жесткий финал «Волшебной горы» на самом деле размыкается в свет – одной лишь фразой, которую цитировал Ганс-Одиссей: «А из этого пира смерти, из грозного пожарища войны, родится ли из них когда-нибудь любовь?»
А значит, когда люди не видят и не знают, что свет душевных изменений сохраняется, на самом деле они видят и знают. Причем это может выражаться так же парадоксально, как у Маннна – одной-единственной фразой, которую вполне можно не заметить в ужасной сцене штыковой атаки, хотя эта фраза и есть настоящий финал, отчасти потому, что после нее говорить уже нечего.
Мы еще встретимся с горячим подвалом, а сейчас ловим ветер, чтобы взять курс на сцену – алхимическую реторту размером побольше, и сыграть ту же манновскую тему – скорее всего, 2, 3 и 4 июля. До следующей встречи с Павлином!
Кстати, еще раньше, в июне, начнутся карнавальные тренинги. Можно даже 6-го, в день рождения Пушкина. Вот кто будет рад.
