Зимняя сказка о ревности ангелов
Кишинев становится все более непредсказуемым городом. И ему все менее к лицу фраза, к которой мы нечаянно привыкли: "Здесь ничего не происходит". Например, недавно под ногами у кишиневцев звучали реплики из таинственной книги таинственного Томаса Манна "Волшебная гора". Студия театральной импровизации встретила зиму игрой в кишиневских катакомбах. Актеры и зрители путешествовали вместе с Солнцем, которое, по мифологической траектории, зимой сходит под землю, где рождается новый свет, и неторопливо растет там, в заботливых глубинах, и расцветает весной. Впервые в новом году мы задаем Студии свои обычные - достаточно провокационные – вопросы, рассчитывая получить достаточно провокационные ответы.
Корр. - Ребята, вы что, нарочно ополчились на тихую кишиневскую жизнь? Сначала – четыре карнавала в год, теперь каждый месяц – игра в новом непредсказуемом месте. И не просто игра - минипремьера, то есть импровизация на новую, извините, неподъемную тему. Ну зачем вы на "Волшебную гору" полезли? Ее же не то что играть, ее прочесть не под силу.
Владимир Шиманский, руководитель Студии и режиссер. - Кстати, тот же самый Манн восклицал в своей чисто немецкой проникновенной манере: "Ах, то, что нам не под силу, это, может быть, и есть искусство!". Но мы не играли "Волшебную гору". Мы пригласили ее в игру: участвовали реплики и тема роста, пути, ведь "волшебная гора" - это алхимический термин, означающий возгонку, превращение. А насчет тихой кишиневской жизни… Есть два вида тишины. Чистый, просветленный инь – это внутренняя тишина, покой, который вынашивает и рождает очень многое. И замутненный инь – это застой, стагнация, неспособность к движению. Этот второй вариант тишины ни нам, ни городу не подходит.
Корр. - Ребята, вы что, нарочно ополчились на тихую кишиневскую жизнь? Сначала – четыре карнавала в год, теперь каждый месяц – игра в новом непредсказуемом месте. И не просто игра - минипремьера, то есть импровизация на новую, извините, неподъемную тему. Ну зачем вы на "Волшебную гору" полезли? Ее же не то что играть, ее прочесть не под силу.
Владимир Шиманский, руководитель Студии и режиссер. - Кстати, тот же самый Манн восклицал в своей чисто немецкой проникновенной манере: "Ах, то, что нам не под силу, это, может быть, и есть искусство!". Но мы не играли "Волшебную гору". Мы пригласили ее в игру: участвовали реплики и тема роста, пути, ведь "волшебная гора" - это алхимический термин, означающий возгонку, превращение. А насчет тихой кишиневской жизни… Есть два вида тишины. Чистый, просветленный инь – это внутренняя тишина, покой, который вынашивает и рождает очень многое. И замутненный инь – это застой, стагнация, неспособность к движению. Этот второй вариант тишины ни нам, ни городу не подходит.
Елена Кушнир, директор Студии и режиссер. - Здесь хорошо растут деревья, дети, внятно звучит внутренняя реальность человека. Но если ее не выявить, она же перестанет звучать! Она превратится в знакомую, тоскливую тяжесть. Знаете, мы очень счастливы, потому что, кажется, удается именно это делать – чтобы внутреннее продолжалось и развивалось вовне. Чтобы человек совпадал с Универсумом, микрокосм с макрокосмом. Это – естественная цель искусства: магическое единство мира, творческое общение с реальностью.
Рамин Мазур, актер. - В каком-то смысле это даже недеяние, потому что мы слушаем и воплощаем то, что уже созрело, уже звучит в реальности. То, что готово родиться.
Корр. - Это что же, наша реальность звучит импровизациями в катакомбах?
Наталия Журминская, актриса. - Да еще много чем звучит! Вообще-то с ней не соскучишься.
В. Ш. - Идея этой игры, между прочим, пришла к нам извне, от поэта Александру Кордуняну – это очень тонкий, глубинно чувствующий автор, с которым Студия обычно обсуждает карнавальные ходы, поскольку он знает и любит Кишинев. Можно сказать, что под землю нас заманил Орфей, у которого есть опыт в подобных путешествиях. Корр. - И что он для этого сделал?
Елена Кушнир. - Он сказал: "Подумайте об игре в катакомбах". И протянул яблоко. Корр. - А яблоко зачем?
Е. К. - Во-первых, это было роскошное яблоко. Во-вторых, оно напрямую касалось темы игры, хотя ни мы, ни он об этом не подозревали. Началось с того, что Шим вышел из темноты с мешком золотых яблок – тоже мифологический реквизит, вспомним хотя бы Париса – и начал раздавать их желающим.
В. Ш. - Ну, я и о себе не забывал.
Е. К. - Естественно. И еще у нас там был гранат. Между прочим, яблоко в райском саду – это именно гранатовое яблоко. А у Манна гранат упоминается как волшебный плод потустороннего мира. Тот, кто его отведает в царстве теней, уже никогда не найдет дорогу назад.
Корр. - И вы… отведали?
Анжела Енаки, актриса. – "А вы знаете, как едят гранат? Его не едят". Была такая реплика в игре. Из граната пьют, как из кубка; нет, скорее – как из рога. Так мы и сделали. Значит – и ели, и не ели. Помните сказки? Не голый, не одетый, не верхом, не пешком… Это все равно что впитать душу плода. Очень тонкий момент. Как будто превращаешься в птицу – они так пьют, закинув голову.
Корр. - А почему спектакль назывался "Вдох"?
В. Ш. Есть у нас друг, Сергей Поповский, очень кишиневский художник и маг, который очень вовремя появляется в Кишиневе и исчезает в другие города. Однажды, появившись, он долго втолковывал нам, что вдох соответствует зиме, иньскому, вбирающему времени. Но когда мы искали название, об этом как-то не помнилось. Это была игра букв – вдох и вход. Вход в зиму и в глубину, на которой стоит город.
Корр. - И какой клад вы там нашли?
Е. К. – Да там не один был. Много кладов. Ну, например, теперь я точно знаю, почему в декабре пахнет весной. Особенно в ясные морозные дни. Тогда уже ничто не защитит душу от весеннего морского ветра, хотя вроде бы - ни моря, ни весны… Так вот, оказалось, что это вовсе не обман. "Зимой дни удлиняются, а когда приходит самый длинный день в году, самое начало лета, оно уже катится под гору. Словно кто-то на смех так устроил, что с началом зимы по существу начинается весна, а с наступлением лета - осень…" Вырастание света из темноты, весны из зимы, любви из хаоса – это тема "Волшебной горы". И само участие Манна в игре – незабываемый подарок. Видите ли, прикоснуться к этой вещи в театре – мечта, которую осуществить непросто. Нужен реальный контакт, повод, что-то вроде настоящей встречи. В нашем случае это сделала кишиневская шахта, произошло совпадение на уровне мифов. У "Волшебной горы" - множество смыслов и отзвуков. Это путешествие молодого Ганса Касторпа в "подземный" мир – он приехал навестить кузена в туберкулезный санаторий, царство смерти, где Касторп как бы умирает – тоже оказывается больным, а на самом деле рождается заново. Это история волшебной пещеры, в которой рыцарь Тангейзер провел много дней-месяцев с влюбленной в него Венерой, прекрасной языческой богиней, покуда не решил покаяться папе в своем грехе. Венера предупредила, что вернуться к ней он не сможет. Тангейзер все же покинул волшебную гору, но папа не может дать ему отпущение, грех слишком велик; скорее расцветет вот этот деревянный посох, чем Бог простит Тангейзера. Рыцарь возвращается к возлюбленной, но гора не отвечает на его призывы, и он уходит в лес, чтобы никогда оттуда не вернуться. А через три дня расцвел-таки посох у папы. Так вот, Манн рассказал историю Тангейзера, который не покинул Волшебную Гору, хотя долг и разум требовали это сделать. Он оставил "жизнь на равнине" ради любви и познания, которые для него – одно и то же. Нам пришлось разобраться в финале романа, который меня всегда пугал; после тончайших переживаний Касторпа он вдруг низвергается в следующий ад - окопы первой мировой войны. Он вжимается в грязь, слушая вой приближающегося снаряда, бежит с винтовкой наперевес, наступает на руку то ли раненого, то ли убитого товарища… и, задыхаясь, поет Шуберта, поет "Липу золотую": "В кору ее я врезал немало нежных слов…". Ладно бы непонятно, а то - невыносимо. Работая над историей, мы обнаружили, что этот финал – обнуление. Начало нового пути. Только теперь свет должен родиться из более глубокой тьмы. Ведь рождение света – это и есть главный сюжет, основной алхимический процесс, и каждый раз, когда он происходит, сила тьмы уменьшается. Благодаря кишиневскому подземелью у нас наконец-то хватило сил после ужасной сцены на поле боя не только прочесть, но и услышать последнюю фразу романа: "А из этого всемирно пира смерти, из грозного пожарища войны, родится ли из них когда-нибудь любовь?"
И герой тоже рождается в следующий круг жизни. Причем именно через унижение, карнавальное растерзание, осмеяние. Манн крайне легкомысленно и пренебрежительно говорит в финале о Касторпе: "Повесть о тебе окончена. …Мы досказали ее ради нее самой, не ради тебя, поскольку ты был простецом". А на самом деле, по законам карнавального перевертыша, это признание и благодарность: "простец" - шут, который довел до конца свою историю, уникальное смеховое преображение мира. Ганс Касторп, задумчивый молодой буржуа с равнины, ничем не примечательный, каждый - это на самом деле Ганс-дурак, Кашперль, персонаж немецкого кукольного театра. И когда автор насмешливо заявляет: "Мы не можем биться об заклад, что ты уцелеешь. Говоря по правде, мы с некоторой беззаботностью оставляем этот вопрос открытым", - это на самом деле означает, что Касторп выполнил свое предназначение, и никакая "злая свистопляска", никакая бесчувственность и смерть, никакое падение не могут этого отменить.
В. Ш. Впечатление углубленного философского минора, которое производит "Волшебная гора" - это веселое мошенничество, потому что на самом деле Манн со всей тщательностью изощренного мага обустроил эту книгу как волшебный балаган.
Жозефина Кушнир, научный консультант Студии. Кстати, гора, мировое древо, лестница в небо и балаган – родственные образы, потому что в классическом кукольном театре есть три уровня – ад, рай и земля. Он потому и называется в русском варианте "раёк".
В. Ш. В этом балагане над молодым Касторпом трудятся самые разные силы, воплощенные в смешных персонажах – "шарманщик"-гуманист, иезуит-террорист, князь подземного мира – пучеглазый Радамант (главный врач санатория). Но Ганс-дурак выбирает из нагромождения кладов только одну драгоценность – странную и ускользающую любовь, которая выводит его к свету…
Е. К. Игра в катакомбах была диалогом с глубинами города, с его корнями. И вот какие темы там дышат. Кроме того, вокруг манновской истории как будто кристаллизовались самые неожиданные игровые нюансы. Модельер Валентина Радченко – добрая фея "Hot Couture", курирующая волшебные пещеры, выбрала для нас изумительные вещи из дизайнерских коллекций верхней одежды. Пончо с каким-то очень молдавским узором и колоритом, экстравагантные свитера, огромные красные шарфы… Ощущение комфорта и опасного, далекого пути одновременно. К нам "пришел" ритуал умывания зерном из круглой зеркальной чаши. И гранат, о котором писал Манн, материализовался в игре. Первой игровой площадкой был тоннель, наполовину сухой, наполовину – безмолвный ручей, и в нем, прямо у нас под ногами, горели свечи, как на японском празднике поминовения.
Корр. – А какие истории выросли из всего этого в импровизации?
Юлия Пынзарь, актриса. Главный принцип был – погружение в драматическую ситуацию, нахождение света и выход. В первый день мы играли недалеко от света, а на второй - шествием прошли 800 метров в темноту, со свечами и музыкой. Там было совсем другое ощущение. Почему-то чем глубже, тем легче становилось на душе. Может быть, потому, что в глубине мы искали именно свет?
Е. К. – Истории ответвились от манновского ствола очень нелинейно. Например, в первый день зрители увидели такой сюжет: Орфей привел Эвридику в царство мертвых, чтобы обменять ее на Персефону, с которой у него более давние отношения. Но все кончилось не так, как он предполагал. А на драматическом уровне это была история человека, который стоит на пороге изменений, но боится их. Ведь измениться – все равно что умереть. Не для того ли нас преследует этот страх, чтобы мы в конце концов поняли: умереть – все равно, что измениться… В игре участвуют мужчина, девушка, женщина, и еще – ангелы. Есть типично манновская тема - о том, как ангелы ревнуют Бога к слабым и несовершенным человеческим существам. Реплика из романа – "Меня, конечно, особенно любить не за что… Какие у меня масштабы, сами посудите", - повторяется на разные лады и даже хором, поскольку в этом ангелы единодушны, хотя и непоследовательны. Они ревнуют, но помогают. Ревнуют, но хранят. Ревнуют, но… именно ангел любит крошку-Еву. Адам любит свою первую жену, Лилит, которая, как Ганс Касторп, объединила любовь и познание. Она хотела бы забыть Адама. Она страстно желает освободиться от своего чувства к нему, бушует против этого чувства, которого не может понять. А потом, после гранатового яблока, говорит: "Кажется, я люблю тебя. Какое счастье - познание!" И уходит. По преданию, Лилит стала персонажем подземного мира. Она – это мощь и магия земли, природного начала, Инь. Возможно, в игру ее привела манновская фраза: "Разве у Алама было две жены? А я и понятия не имел!" Но Лилит (актриса Анжела Енаки) проявилась в спектакле еще до того, как это было сказано.
Н. Журминская. Ну да. Ева – всего лишь племянница Адама. Ребро, так сказать. В Библии трудновато вычитать что-либо о любви Адама и Евы. Они как брат и сестра. И оба в спектакле – существа, которые еще только стремятся к рождению.
Корр. Оно происходит?
Сергей Вранчан, актер. Да, но совершенно непредсказуемо и, в общем, чудом. Так же, как рождается любовь-познание у Лилит. Все висит на волоске. И Адам у нас обновляется совершенно неожиданно - пройдя через осмеяние, хотя именно так обычно и бывает в жизни, и с Касторпом в романе произошло то же самое. Ведь смех – это древняя магическая форма возрождения.
В. Ш. В первый день возникла тема рая. "Откуда течет эта река?" - спросила Лилит. "Из подземного сада", - ответил Адам. Лилит зовет его туда, Адам боится этого путешествия, всячески ускользает от него, но потом соглашается. В конце игры ангел, чтобы как-то успокоить своего подопечного, говорит ему: "Вы спрашивали, где солнце?" Поднимает к потолку свечу, которая горит в рефлекторе среди зерна, и все с пением уходят вглубь за световым пятном. Второй день начался с этого же ритуала и шествия. Но там, в подземном саду, Адам становится все нелепее, все смешнее; он превращается в шута.
Е. К. А потом его ангел, выполняя ритуал умывания зерном, рассмеялся. Мягко, недоумевающее, беспомощно. И все подхватили этот смех. И Адам тоже. Теперь он может уйти из игры, его история завершена.
С. Вранчан. Ева пытается то ли родиться, то ли проснуться – помните, Наташа издала такой странный крик, сдавленный, жуткий, как во сне… Ее ангел, в красном шарфе, с мундштуком, раскачиваясь в кресле-качалке (напоминание о колыбели) настойчиво гворит: "Еще! Ну пожалуйста, еще раз. Осталось чуть-чуть…" Но больше ничего не происходит.
Е. К. Ангел-мужчина помогает мужчине, но любит женщину, Еву. Ангел-женщина помогает женщине, но любит Адама. Ева обращается со своим ангелом достаточно жестко, а в финале вынуждает ее произнести жесткую ритуальную фразу о невозможности пробуждения. Та отказывается и уходит, но потом, когда Ева сама произносит этот текст, ангел возвращается и выполняет ее просьбу: "Знакомо вам такое состояние… Видишь сон, знаешь, что это сон, стараешься проснуться и не можешь…" Было похоже на самоубийство или последнюю просьбу о помощи. Ева сворачивается на стуле в комок и засыпает. Кстати, пончо, в которые Радченко одела Адама и Еву, песочного цвета, и эта пара напоминала иногда глиняные такие фигуры. Ева, свернувшаяся на стуле, была как песочный холмик. Ощутимое исчезновение души. Не сон, а смерть. Тогда ангел – вот этот, Рамин, - подходит, на одно мгновение приникает к ней, берет на руки и уносит к выходу. Как спящее зерно. Кстати, осмеяние, через которое прошел Адам – это тоже карнавальный вариант смерти, уничтожение и рождение заново.
Лена Ти, актриса. Земля беременна светом. Вторая игра, когда пришли на место, началась с того, что женщина-ангел вышла из темноты с огромным золотым комом, который прижимала к себе – из прозрачной ткани с колокольчиками и стразами получился как бы живот. Она обошла по кругу зрителей, с улыбкой оглядывая их, и ушла сквозь эти ряды в сторону выхода. А в финале туда же, вслед за ангелом и спящим "зерном", ушли все участники игры… И зрители – по очереди забирая с площадки свечи – за ними. Обратно идти было намного легче. Даже не легче… По-другому.
Ю. Пынзарь. Если бы не родилась любовь – так неожиданно и даже печально – любовь Лилит, то не родились бы и эти двое. И, может быть, ангелы тоже. Любовь, обновление человека – это всегда обновление мира. Которое может и не произойти… Тут уж от нас очень многое зависит. Наверное, в этом и был главный сюжет игры. И еще: если Лилит – земля, то любовь – это и земные наши корни. А не только небесные.
А. Енаки. Мы очень благодарны кишиневской шахте за эту встречу с глубиной. Там люди замечательные. Шахтеры нам помогали, подсвечивали игру фонарями, причем очень точно.
Наталия Гудумак, актриса из нового состава. - И это действительно волшебная гора! Склон, на котором растут сосны, и две темные арки в этом склоне: вход и выход. Выход почему-то теплее, из него вьется огромный туманный дракон – летит домой, в облака. Корр. – Хорошая была идея – чтобы актер с фонарем, в темных очках, неторопливо так провожал зрителей от остановки к шахте.
Е. К. – Он еще жевал травинку. Но она быстро кончилась.
Корр. – А это был кто? Диоген?
Е. К. – Нет, это был Витя Браду из нового состава.
В.Ш. – Мы долго думали, какую музыку привести с собой в подземелье? У Манна, кстати, музыка играет особую роль, в этой вещи тоже. С нами были Руслан Чоту (ударные) и Штефан Негурэ (най). Вместе мы возились с "Пещерой горного короля" Грига: она звучала как вальс, как японские храмовые танцы кагура – эти высокие выкрики флейт, словно копья, пробивающие путь лучам… Вот и еще одно совпадение: оказалось, что Штефан был в Японии и слушал эту музыку, так сказать, в живом классическом варианте. У него была потрясающая медитативная импровизация, в которой сверкали и интуиция, и интеллект. Руслан – наш спутник с первых шагов карнавала; его диалог с глубокой тишиной подземелья при помощи ударных инструментов звучал раскованно и мягко. Шествие озвучили колядочным колокольчиком и флуером, цитирующим фа-минорную прелюдию Баха. Очень нежный звук в темноте. Посмотрим, что из него вырастет.
Корр. – Вы еще будете импровизировать на тему "Волшебной горы"?
В. Ш. Да, благодаря шахте Манн вошел в наш репертуар. Теперь мы можем путешествовать в глубины, оставаясь на поверхности земли. Но логично будет сделать это весной: раз уж мы "посеяли" "Волшебную гору", пусть она прорастет и раскроется вместе с цветами. А январский репертуар касается другого автора, которого очень хотелось пригласить в Кишинев.
P.S. Нам удалось спровоцировать письменный отклик зрительницы, которая уж очень интересно рассказывала об историях, услышанных в игре. Итак, Тамара Иванова, переводчик.
"День первый. За спиной исчезает свет, и мы останавливаемся в русле подземной реки Стикс. Вода не доходит и до щиколоток, ставим на дно потока свечи. "Для обычного человека эта река слишком мелка. А необычному она не нужна", - говорит один из героев постановки.
Солнце рукотворно - достаточно поместить зажженную свечу в чашу с зерном, чтобы она переполнилась лучами. Их можно унести в недра земли.
Лилит пытается отравить собственную тень, напоив ее из бокала с дрожащим огоньком, а Эвридика, следуя древним ритуалам, приносит в жертву подземным божествам единственное, с чем может расстаться, - дотлевший окурок. Чудаковатому профессору не остается ничего другого, кроме как сдерживать смех: эта парочка и в подземелье умудрилась сорвать запретный плод, обрекая себя на повторное изгнание, - история умалчивает о том, куда можно быть изгнанным из пожизненной ссылки.
День второй. Следуя за проводниками, которых не столько видим, сколько слышим, мы стараемся не расплескать огоньки свечей, подставляя их подземному ветру. Персефона - спец по вопросам садоводства - случайно проговорилась, что в садах Аида яблоки можно найти лишь в одном случае: если приносить их с собой извне. Поверим? Да, стоило спуститься в недра земли, чтобы осознать: твой мир находится в тебе самом - на расстоянии вдоха от границы, разделяющей две стороны сна".
P.P.S. Вы будете смеяться, но выяснилось, что Тамара Иванова уже не зрительница. Она вошла в новый состав Студии и теперь учится рассказывать истории в игре. Но этот отклик был написан еще с точки зрения зрителя. Как быстро, однако, все может измениться! Мы же говорили. Непредсказуемый город…
Фотографии: Андрей Калашников, Александр Борейко.
Далее...
0 коммент.:
Отправить комментарий