ЗАЧЕМ ТЕАТРУ ЗРИТЕЛЬ

     (Статья  опубликована в  газете «Труд-7 Moldova» 21 июля 2011 года, автор Елена Солнцева)

     Студия  театральной импровизации доказала свою любовь к парадоксам, закрыв драматический сезон открытыми репетициями. Причем театр   вместе с публикой искал ответ на вопрос: что же это за странная форма работы над спектаклем?

     - Ну как, нашли ответ?

     - Как всегда, он нас нашел, - отвечает Владимир Шиманский, руководитель Студии и режиссер спектакля «Сад расходящихся тропок». – Мы получили новую информацию   о роли зрителя в театре. Открытые репетиции обычно практикуются, чтобы снять у актеров страх премьеры или приучить новичков к публике. Но ни в театре, ни в жизни нет ни одной, самой мельчайшей частицы, которая бы исчерпывалась горизонтальным, функциональным  смыслом. Открытые репетиции явно дразнили нас какой-то тайной. Мы чувствовали, что пришло время окликнуть публику, хотя с чисто функциональной точки зрения показы были не нужны. Наши карнавальные и импровизационные проекты убрали барьер между актером и зрителем. Мы давно знаем, что роль зрителя в театре не ограничивается даже таким волшебным делом, как восприятие спектакля. Ведь спектакли получаются неплохо и при «закрытых дверях». Кроме того, если   рассматривать спектакль как ритуал, то в идеале передача тонкой информации может происходить через стены и километры. Значит, по большому счету не обязательно, чтобы кто-то присутствовал в зале. И все же при публике  спектакль становится интереснее, но зритель не улучшает качество, а принципиально преображает процесс. Раскрывает в театре какое-то другое измерение… Это – возможность истинного общения, очень близкого контакта с незнакомыми людьми. Вот что незаменимо и никаким другим образом осуществиться не может.  Такая есть метафизическая правда о зрителе. Однако мы ее знали и раньше. А сейчас открылся следующий слой, связанный с тем, что играли мы Борхеса.

     Его «Сад расходящихся тропок» – очень глубокая и тонкая структура, в ее основе – тема взаимосвязи и бесконечной общности миров, времен, людей... Например, история о неизбежности спасения. О том, что все спасены.

     - То есть как все спасены?

     - Как Фауст. Вы когда-нибудь  задумывались, почему он у Гете  спасен?

     - А он что, спасен?

     - Начисто. Причем в легенде-прототипе – все как положено, там как раз мозги по стенам и адские завывания демонов, уносящих душу грешника. А Гете, видимо, располагал другими данными.

     - Но ведь тогда получается, что можно грешить?

     - Тогда получается, что поступок и спасение взаимосвязаны не как причина и следствие, а как два поступка. Деяние – это наш, человеческий инструмент по преображению мира. А спасение – инструмент Бога. Ну вот. Спектакль многоструктурный, каким и должен быть «Сад расходящихся тропок». Именно в эту сторону он стал неожиданно расти после премьеры, которую мы сыграли в Филармонии зимой. Пришлось отменить все показы и делать новую версию «Сада». И вдруг  у нас возникла настоятельная необходимость пригласить зрителей. Это совпало с серединой лета,  наша работа была на середине пути. В общем, стало ясно, что момент  неслучайный. И мы решили совместно с публикой его исследовать.

     - И что же вы узнали?

     - Обновился смысл слова «вместе». Видите ли, третий акт, который мы особенно углубленно разрабатывали, рассказывает о том, как к профессору Альберу приходит некий Ю Цун… чтобы его просто-напросто убить. То есть по своим шпионским делам. Так вот, в нашем спектакле вместе с Ю Цуном приходит вся его не очень счастливая семья. Ее там, конечно, быть не может, и в то же время не может не быть, потому что  вместе с каждым человеком к вам в дом приходит очень много невидимых людей. Потом они вместе – Ю Цун и его семья – движутся к спасению, мешая и помогая друг другу, а спасение  движется к ним.

     И вот мы обнаружили, что информация третьего акта расширилась, дополнилась секретом открытых репетиций.

     На  самом деле мы все делаем вместе. Человек никогда не бывает один. Он всегда действует вместе с кем-то, кто-то ему помогает или мешает быть собой.

     - Так зрители, они помогают или…

     - Помогают. Мы вместе с ними создаем свои произведения. Любой художник творит в окружении таких незримых помощников. Когда они пришли в зал, спектакль без всяких объяснений взлетел на новый уровень. Тут не только коллективная энергия, а глубокая, родственная причастность.

     Вот эта волшебная цельность мира, когда мы все делаем вместе, пусть даже ничего не зная друг о друге, и выявилась через открытые репетиции.

     А чтобы мы уж точно поняли, о чем  идет речь, с нами в этот раз играла московская актриса Наталья Гандзюк. Она стояла у истоков того ритуально-драматического театра, которым мы сейчас занимаемся. Мы с ней развивались как бы параллельно, общались, наблюдали друг за другом, но еще ни разу не играли на одной площадке. И вдруг эти линии соединились! Наталья сделала перед нашей игрой два голосовых ритуала по тексту Борхеса – «изгнание гибели» и «плач». То есть мы оказались и вместе с учителем, и вместе с аудиторией. Вместе в середине лета…  

     САД  И САДОВНИК

     (Александр Дибров, студент Московского физико-технического института)

     Ярко  и отчетливо помню я свое первое впечатление от знакомства с эйнштейновской математикой. Преподаватель рассказывал  о правилах суммирования по повторяющимся  индексам, о четырех-векторах, о тезорной записи… Еще не до конца осознавая  саму суть таких нововведений, их потенциальную пользу, я с какой-то благоговейной улыбкой глядел на замысловатую конструкцию и думал о том, что ничего прекраснее и удивительнее за всю свою историю человек придумать не смог. А как же литература? музыка? Неужели все разом потеряло доселе непревзойденную значимость перед кучкой символов? И да, и нет. В тот момент постигаемые формулы являлись для меня неким средоточием, точкой пересечения непохожих друг на друга, «взаимночуждых» пространств.

     Обилие  лирики в математическом аппарате никогда не приветствовалось. Тем не менее, ее полнейшее отсутствие призвано разрушить если не всю, то весьма значительную часть научных знаний, разрушить даже не сами знания, а их связь с человеком, возможность восприятия таковых.

     Спектакль превзошел… самого Борхеса? Нет, не превзошел, а если бы и сделал это, то не оставил бы тех самых ощущений, которые заполняли игровое пространство до, во время и после действа, не преуспел бы в созидании звенящего универсума в миниатюре, не превратился бы на глазах у зрителей в фигурку из слоновой кости, ту самую, что стояла на столе в доме признанного китаиста, доктора Стивена Альбера.

     Первым  «математическим» наблюдением, постучавшимся  изнутри, стала очевидная связь  временных тропок с концепцией американского физика Хью Эверетта, с его многомировой интерпретацией, предполагающей существование «параллельных» вселенных, находящихся в различных состояниях в зависимости от реализации тех или иных вариантов. Несмотря на ее официальную «ненаучность» и кажущуюся посредственность, интерпретация имеет многочисленных приверженцев, ибо в контексте квантовой механики привычные понятия, аппелирующие в классическом случае к «common sense», преобразуются и видоизменяются в интересах самой теории. Именно поэтому данное замечание оказалось столь волнительным: вот он – реальный, отчетливо осязаемый мостик между чистым искусством и точными науками! Разве возможно придумать нечто более поразительное, чем соответствующее обобщение, проявляющееся с особенной безукоризненной четкостью! Важно также то, что тонкие, нелогические восприятия резонировали с разумным осознаванием процесса: множественность тропинок и прихотливые пересечения плоскостей бытия напоминали о себе в каждой истории, проглядывали и просачивались сквозь реплики персонажей, обнаруживали сами себя в самых неожиданных оборотах.

     Бывает, смотришь кино и вдруг в какой-то момент видишь на экране сцену –  ничем особо не примечательную, появляющуюся в конкретное время просто потому, что она должна там появиться  исходя из замысла режиссера. И в этот самый момент ты отчетливо понимаешь, что сцена, находящаяся перед глазами в данный момент, является тем, чего ты ждешь уже несколько десятков минут подряд. Ждешь, не опираясь на предыдущий опыт, не в качестве наследника всех предыдущих сцен и событий. Ожидаешь внутренне, как пик, как кульминацию, как предел. Ясно осознаешь, что сцена безоговорочно идеальна: идеален старый сервант в углу комнаты, фарфоровая кружка должна стоять именно там, где она стоит, да, да именно там, чуть-чуть праве серой металлической пепельницы, которая, разумеется, должна быть металлической и ровно настолько серой, насколько она является в данном кадре. Со временем смотреть кино становится сложно. Надрессированное сознание уже осведомлено о наличии таких сцен, оно не заблуждается по поводу природы их возникновения, нет. Но теперь оно остро подмечает имеющиеся в картине недочеты: когда следование за неведомым наитием недостаточно, когда сковывающие прихоти и комплексы становятся причиной… чего? Неидеальности? Снова нет. Отсутствия стремления к идеальности, «сходимости» внутренних и внешних последовательностей к своим пределам. В терминологии театра это, наверное, звучало бы как проявление «недостаточного уровня слушания».

     Очень радостно быть свидетелем искреннего стремления к максимальному уровню контакта с реальностью, стремления к стремлению, если так можно выразиться. Обилие «тех самых» сцен во вчерашнем спектакле как нельзя лучше свидетельствует о самом, что ни на есть, неподдельном желании, гармонично сочетающемся с растущим и приобретающим новые формы профессионализмом.

     И снова возвращаясь к математике. Присутствуя на одной из репетиций, приходилось часто подпрыгивать на стуле – столь свободным  и многогранным было использование  терминов, знакомых мне в качестве строгих математических понятий («максимум», «пространство», «плоскость»). Любопытно, что «расходящейся» обычно называется последовательность, не имеющая предела, или же имеющая его равным бесконечности. Это к слову о временных хитросплетениях. Если же вернуться к последовательности, призванной найти свою кульминацию или, выражаясь математическим языком, свой предел, достижением которого и является цель индивида, то возникает иная картина. Знаете, как называется пространство, в котором любая фундаментальная последовательность сходится к своему пределу? Правильно – полным…

Тысяча дней в Саду расходящихся тропок 

   (Мищишина  Юлия-Лаолли)

Женский голос влил нас в божественную атмосферу.
Амплитуда возрастала, стопорилась, вновь взлетала в зависимости от величины и цвета шаров энергии,  возникающих из действия и образов на сцене.

О, как прекрасен голос, нежен, силён, пронизан переплетениями земных чувств. 
Шум шахматных фигур. Родной и приятный. Натянувший нить детского волнения и важной, пропитанной жизнью игры. 

Тропот. Люди.

Красивый, сконцентрированный, чувственный диалог между разлучившимися деcять лет назад и празднующими эту дату каждый год.

Тысяча дней прошла под лампами спектакля.

Свободолюбивые!

Статичный танец света на лицах, на вещах. Диалог с балконом и зеркалами! Слияние тел, голосов, огня, воды. Соприкосновение стихий. Выстрел! 
Обильная, гибкая любовь. Реальная. Пусть даже в спектакле и участвовали очки. 

Спасибо! Это хлеб насущный.

Из  сладкой, серьезной, глубокой атмосферы  не хотелось уходить. 

Визуальная  и звуковая красота театра прорисовала ощущение крепкого объятия с родным душе человеком.

Природное естество.

Далее...