Дневник Карнавальных Чудес. Кишинёвское Лето — 2009
Режиссеры:
Владимир Шиманский, Елена Кушнир
Научные консультанты:
Кирилл Разлогов, профессор, доктор искусствоведения, директор Российского института культурологии
Жозефина Кушнир, доктор филологии, научный сотрудник АН Молдовы
Актеры:
Анжела Енаки, Наталия Журминская, Юлия Пынзарь, Лена Ти, Виктор Браду, Сергей Вранчан, Рамин Мазур, Владимир Шиманский (Студия театральной импровизации), Юрие Попа (театр Satiricus), Михаил Толоконников (акробатические импровизации)
Музыка:
Руслан Чоту и группа «Йод-Актив», а также Степан Бодруг (саксофон)
Костюмы - при участии стилиста Александры Андранович
Играют зрители:
Наталья Тырновецкая, Маргарита Олоненко, Ирина Сербина, Иста, Екатерина Бухаркова, Ирина Наседкина, Варвара Овчинникова и 6-й класс Театрального лицея, Андрей Шиманский, Андрей Тасманский, Егор Орлов, Александр Иким, Андрей Потемкин
Но все-таки, слава Богу, не совсем.
Быть вместе и наблюдать чудеса, быть вместе в настоящей реальности, - это и есть наш кишиневский карнавал. И — приколитесь — он получился.
Кое-что увидеть удалось. Каждый собрал свои чудеса. Теперь хочется делиться с теми, кого там не было, и обмениваться с теми, кто был. Нет, дело не в том, чтобы не забыть. Ничего на самом деле не забываешь. Дело в том, наверное, чтобы это полностью принять. Видимо, чтобы принять чудо, его нужно рассказать, потому что рассказать на самом деле означает — поблагодарить и подарить.
Первое чудо, стало быть, состоит в том, что у нас с вами в Кишиневе получился карнавал по Бахтину. Или начинает получаться, что одно и то же, если речь идет о таком карнавале.
Сейчас объясню. Начну с нас: про Бахтина рассказывать стремновато и хочется немного отложить.
Мы — Студия театральной импровизации, профессиональная группа актеров и режиссеров, которая разрабатывает очень давнюю и очень современную концепцию искусства и театра. Оказалось, что искусство — открытый контакт человека с реальностью, в основе которой лежит бесконечность любви, и выявление этой бесконечности в конечном, во всех-всех формах бытия. Мир при этом, соответственно, изменяется. Становится настоящим.
Например, театр выявляет бесконечность в происходящем здесь и сейчас.
Мы разработали технику импровизационной игры, методику ее преподавания, возможность совместного творческого процесса с аудиторией. Нам здорово повезло с репертуаром, который наладил прозрачные мосты между вершинами мировой литературы: Студия играет спектакли по романам Томаса Манна, Хулио Кортасара, по стихам Мацуо Басё, по рассказу Борхеса и по Откровению о Любви апостола Павла. Спектакли наши происходили в городских катакомбах, на крыше отеля «Naţional», в цветущем саду под дождем — в общем, там, где они хотели происходить и куда настойчиво звали нас и наших замечательных зрителей. Один парень дважды спускался с нами в шахту на костылях. Никогда ему этого не забуду.
И еще у нас была мечта о празднике. О настоящем, когда ты сам, и мир, и люди вокруг — все настоящее. Эта жажда мучила меня с детства. Более того, мне казалось, что где-то этот праздник происходит чуть ли не постоянно, но меня там нет и не будет, видимо, никогда. А с этим уже никак невозможно было примириться.
Ну вот и докатились мы до Бахтина. Был такой великий философ в советское время. Жизнь его сложилась просто и естественно: родился, учился, трудился, был сослан в горд Саранск и там, в тиши Мордовской АССР, совершил множество философских открытий, беспрекословно возвращающих современному человеку возможность сакрально-творческого преображающего контакта с реальностью. При этом Бахтин был вынужден, по меткому выражению одного коллеги, зашифровывать не только подлежацее, но и сказуемое, иначе его бы дослали туда, откуда и Саранска не видно. Сосредоточенный, почти суровый в своей собранности, необходимой для проникновения к сути вещей, похожий на средневекового святого, но только еще прозрачнее, Бахтин властно призвал в нашу эпоху древнюю стихию смеховой культуры. Этот парадоксально неулыбчивый, почти печальный, как многие великие клоуны, человек, исследуя творчество Франсуа Рабле, синтезировал информацию о сущности карнавальных празднеств. И карнавальная сущность радостно вторглась в современную картину мира.
Изначально карнавал был не просто красочным и веселым уличным зрелищем, а ритуалом, инициирующим людей, пространство и даже время в истинную реальность. Это был общий творческий игровой прорыв к настоящему в себе и в мире. Исчезали все иллюзорные границы — в том числе смерть; в карнавале это одна из иллюзий, над которой смеются, неумолимо превращая ее в рождение. Карнавальный смех имел отношение не столько к фольклору, худо-бедно прикрывшему автора от идеологических санкций, сколько к древнему мифу о смехе, о котором Бахтин не мог даже упомянуть. Научный консультант и наблюдатель Студии Жозефина Кушнир прояснила нам эту магическую историю. В долгий-долгий день охотников и собирателей смех был священным началом. Смеясь, бог создавал мир; смеясь, шаманы возвращали домой души умерших. Загляните в Лейденский папирус, там подробнее...
Для древнего человека любой смех был сакральным актом. Отсюда смеховая основа карнавального пространства. Сейчас смех — не универсальный и не единственный инструмент преображения реальности, и потому присутствует в современном карнавале наряду с самыми разными формами игры. Но, с другой стороны, возрождающий божественный смех продолжает быть основой не только карнавала, но и человека; он звучит в нас на своей особой, светлой и древней глубине, освобождая от страха и лжи, что, впрочем, одно и то же.
Написанная в 1940-м, работа о Рабле была опубликована через 25 лет, когда банда молодых горячих шестидесятников похитила Бахтина у саранских студентов, утащила в Питер и стала у него восторженно учиться. Благодаря пылкости этих юнцов он успел еще многое сделать за свои последние 12 лет. Другая молодежная шайка французско-болгарского розлива запустила его работы в европейский научный обиход. Работы эти совершили переворот в науке прежде, чем подверглись запоздалой профессиональной контратаке. Зато она по сей день продолжается.
Забвение и признание борются за этого человека, счет шел на десятки лет еще при его жизни. Он не дает покоя ни своим поклонникам и агентам, ни своим противникам. Поклонники и агенты могут вам хоть сейчас расписку в этом дать. Из-за него мы сделали в Кишиневе шесть бахтинских карнавалов, при том, что это считается, мягко говоря, невозможным. По крайней мере в современных условиях. Но других у нас нет.
И, кроме того, я еще до своего знакомства с этим странно прозрачным именем — Бахтин - слышала отзвуки праздника. Не знала только, где его искать. Оказалось, что здесь.
Нам оставалось всего лишь разработать современные формы кишиневского карнавала. Ведь каждая эпоха воплощала этот ритуал по-своему. Благодаря Бахтину стало ясно, что карнавал может вернуться только как свободный индивидуальный творческий акт. Его форму определяет не традиция, а сущность игры.
Несущей основой карнавала является театр. Это именно игровой прорыв к настоящему, причем, заметьте, всеобщий, разомкнутый, безграничный как во внутреннем, так и во внешнем пространстве. Когда в ХIХ веке театр, отвернувшись от ритуала, ушел в пространство психологии, возможность обновления карнавальных форм прервалась. Зато карнавальную энергию вдохнуло искусство — никогда еще оно не было так наполнено иронией, парадоксом, веселым абсурдом, создающими оттенок глубочайшей и тонкой свободы.
С 20-х годов ХХ-го века театр начал возвращать себе ритуальное измерение, не утрачивая драматического. Первая задача, которую поставил перед нами карнавал — прояснить принцип ритуала. Прояснили: ритуалом является любое движение, воспринятое целиком — не только функционально-физически, но и метафизически. Самое тихое и даже незаметное действие приобретает ритуальную силу, если оно услышано на энергетическом уровне, на уровне изменений и откликов текучей, «неготовой» (Бахтин), общительной реальности.
Стало быть, ритуал не обязательно связан с этнографией и не обязательно должен повторяться. Повторяемость, цикличность относится к задаче ритуала, к уровню контакта с реальностью, а не к форме.
Мы разработали свой принцип карнавального ритуала: это мини-спектакль, позитивная игровая форма общения человека с реальностью. Причем действие, как уже говорилось, может быть неожиданно, парадоксально простым. Из карнавальных ритуалов в сочетании с драматическими импровизациями и состояла наша игра. В сочетании — потому что театр сегодня является ритуально-драматическим. Человек слышит и бесконечность мира, и бесконечность индивидуальности.
В 2007-м году мы осторожно сыграли свой первый бахтинский карнавал. В 2008-м — четыре, по штуке на сезон. Вот это была гонка! Наверное, даже Бахтин улыбнулся.
В 2009-м мы остановились, словно на стену налетели, в полном недоумении: какой же сезон выбрать для одного большого карнавала? Чтобы найти ответ, пришлось перебрать все раковины, камни и стеклышки, которые нам принесли волны пяти карнавалов.
Мы вели творческий диалог с зимним сельским карнавалом — Маланкой, которая есть не что иное, как Деметра, рыдающая черноликая богиня плодородия. Деметру-Несмеяну нужно рассмешить, иначе ничего не расцветет. Но если сельская Маланка — зимой, значит, городской вариант — летом?
В селе люди подталкивают к свету колесо природы, и правильно, нельзя такое важное дело пускать на самотек. А мы что сеем на своем кишиневском асфальте? В чем сакральное зерно города?
Внутренняя бесконечность каждого и позитивная общность всех. Важнейшей сельхозкультурой Молдовы является душа, тонкая реальность в целом, но ее почему-то не стремятся выращивать.
Это и есть наше поле. Возвращение к тонкой реальности. Карнавальная проработка городского пространства с целью повышения плодоносности духа.
Пожалуй, летний сезон идеален для такого занятия. Классический Золотой Век здесь и сейчас, рай на земле, момент самого крепкого объятия человека с миром. Откровенное вторжение совершенства. Вот это состояние мы и решили развернуть в масштабах города через карнавал «Кишиневское Лето».
Темой ритуалов на сей раз было летнее счастье. Лето — время максимального света, который так хочется принять, но почему-то редко получается. Ведь нужно не только принять, но применить. Мы делаем это - сначала в карнавальных движениях-поступках, а потом и в жизни. Потому что, когда в жизни делаешь что-нибудь на волне максимального света, многое изменяется. Даже больше, чем можешь себе представить. А если такое принятие и воплощение происходит на улицах и вместе, оно потом легче получается у каждого в отдельности. Все-таки опыт.
Как ни странно, карнавальный ритуал состоялся. Несмотря на неизбежные и настойчивые сбои; когда у тебя на глазах воскресает карнавальная стихия, без сюрпризов дело не обходится. Честно говоря, я опасалась, что будет только карнавальный спектакль, а карнавальная жизнь, уникальная и волшебная атмосфера не раскроется. Получилось наоборот: с первой же минуты развернулась именно карнавальная жизнь, непредсказуемая и своевольная, которую легче начать, чем завершить, потому что она существует по собственным, еще неизведанным законам. Этот феерический прилив безжалостно расшатывал намеченную структуру игры. Например: вечернее шествие, люди с огнями в руках идут по бортику вокруг сухого фонтана в парке. И вдруг я понимаю, что они не могут остановиться... Так и кружили, пока не исчерпалась неожиданно пробудившаяся энергия происходящего.
Раскрылась, наконец, возможность глубокой творческой проработки и реализации для всех, кто этого хочет. Необходимая возможность, потому что каждый является художником.
«Кишиневское Лето» осуществило ее через карнавальные тренинги для зрителей.
По идее, зрителей в карнавальном процессе не бывает, участвуют все, и участвуют по-настоящему, выявляя свою внутреннюю бесконечность через простые действия карнавальных ритуалов. Я думала, что этот волшебный сон никогда не исполнится. Ага, конечно…
Наши зрители свободно и естественно превратились в карнавальных актеров. Словно иначе и быть не могло... То есть — словно это уже происходило с ними множество раз. Они воспринимали 6-часовые тренинги, как теплый летний дождик. Они входили в медитацию с одного вздоха, разрабатывали свой карнавальный ритуал с одной медитации, отрабатывали этот ритуал за две репетиции. Они с первого мгновения игры раскрыли ворота карнавала и путешествовали в его лучах, как птицы в храме летнего неба.
Три шествия в сторону летнего счастья — Утро, День и Вечер — перемежались непринужденными карнавальными прогулками зрителей, которые продолжали игру без нас, раскрывая цветок карнавала в других районах Кишинева.
Я их видела, точнее – я видела отблеск их приближения, которое вызвало переполох среди продавщиц мини-шопов у троллейбусной остановки. Посовещавшись, женщины исчезли в своих раскаленных гнездах. Ну все, думаю, спрятались. Но они появились снова. Они вынесли табуретки и утвердились на них с улыбкой предвкушения. Что происходит, они не знали, но вели себя так, как будто им отлично все известно, и чтобы получить свое, нужно только устроиться поудобнее. Поскольку им действительно было удобно, я уверена, что они свое получили.
Красное. Красно-золотой акробат, стоящий вверх ногами рядом с черно-белым полицейским. Поразило, что странным выглядел при этом полицейский.
Белое. Антично-спелая женщина в светлом платье, спокойно и задумчиво идущая по белой полосе. Треугольная японская шляпа повязана синим газовым шарфом. С одной стороны — мерцающая непредсказуемая сфера карнавала на нейтральном треугольнике трассы, с другой — гул и раскаленные панцири машин, а вокруг идущей — особая тишина, которую она удерживает в равновесии белым страусовым пером.
Золотое. Цепочка ритуалов между Турецким фонтаном и рекой. У подножие холма, на котором растет Мазаракиевская церковь, жили-были 30 источников, от которых медленные водовозы разъезжались по всему Кишиневу. Мы сыграли там драматическую импровизацию «Мне кажется, что я здесь умер» и ритуал «Черепаха», а потом двинулись на берег Быка. Удалось подарить реке золотой мяч, разноцветные прозрачные ткани, парящие над ней, как облака, звон колокольцев, охапку цветов. Все это было с благодарностью принято. Даже сейчас, в простом перечислении, наши скромные дары соединяются в некое целое. Реке давно ничего не дарили...
Зеленое. Когда мы строили невидимый собор, лепили его из веществ и вещей, доставая их из тонкой реальности, зазвонили колокола ближней церкви.
Кроме того, наши грандиозные маленькие зрители расстелили на асфальте покрывало (тоже, кстати, невесть откуда взявшееся) и устроились на этом классическом летнем ковре-самолете, как во дворе — только посреди улицы. Потом они превратили свой ковер в знамя, которым вежливо раскланялись с невозмутимо чугунным Штефаном чел Маре.
Оранжевый. Три женщины-зрительницы во время дневного шествия молча перебрасывались на ходу небольшим таким мячиком, как репликами, переглядывались и улыбались. Оторваться от этого было трудно, как в детстве, когда часть вдруг приобретает всю силу притяжения целого.
Светло-синее. Группа «Йод-Актив» и саксофонист Степан Бодруг, играющие «Summertime» - колыбельную лету — на закате вдоль центральной улицы.
Серебро. Мы шли по проезжей части, не мешая движению. Еще один транспорт, карнавальный грузовик - сухопутный корабль с потрепанной мандалой театра: белый парус и круглая дыра посередине. Еще один путь наряду со всеми остальными. Такой же реальный, как поездка домой.
Deep purple. Вечернее шествие было тихим. В сказочной материнской темноте летнего вечера дозревало и раскрывалось все, что было найдено днем. Задумчивые огни факелов как будто плыли по реке независимо от нас. Триумфальная Арка утонула в темноте площади. Когда мы начали играть, внутри включили свет; Арка неожиданно превратилась в комнату и еще неожиданнее стала огромной. В ней помещались и помещались все.
Светлая охра. С нами шла молодая мама — один малыш «за ручку», другой сладко спал «рюкзачком» на спине. Когда мы предложили спеть «Да» летнему счастью, всему настоящему в себе и в мире, меньшой проснулся и внятно произнес: «Да!», отчего двое наших актеров временно онемели.
Радужный оттенок кишиневского тумана по утрам. Этот ритуал нам настойчиво подсказал Олег Панфил, кишиневский волшебник и писатель. Стоя под Аркой, мы сделали движение на волне летнего света, благословляющее Кишинев. И получили ответное благословение, настолько ощутимое, что солидный немолодой мужчина рядом со мной сказал «Однако!» и сел на корточки. Нет, он не был пьян. Он был удивлен. Действительно, странно: думаешь, что отдаешь, а на самом деле получаешь. И ведь так всегда.
Максимальный летний свет шел через нас и во время игры, и несколько дней после нее — трудновато было устоять на ногах под этим напором. Выяснилось, что кишиневский ян - то бишь просветленная активность - направлен на формирование, бережную лепку индивидуальности. На усиление пути, на исполнение желаний... Пришлось даже провести медитацию на предназначение, чтобы поточнее выяснить, куда, собственно, эту летнюю энергию направить. Мы работали с такими вопросами: в чем мое предназначение? Какое первое, самое актуальное желание? Что нужно в первую очередь сделать для его исполнения? Попробуйте задать себе эти вопросы. Попробовали? А ответы услышали? Чудненько. Теперь придется все это исполнить. Как, я разве не предупредила?..
Кстати, расставались по-летнему: каждая компания уходивших, приостановившись на крылечке, во всю глотку пела оставшимся карнавальное «Да», и мы мчались на балкон, чтобы подпеть.
Ну вот. А дня через три энергия вдруг иссякла. Возникло ощущение опустошенности. В чем дело?.. Оказывается, волна, пройдя сквозь нас с вами, ушла в просторы мягкого кишиневского инь — то бишь глубины и покоя. И возникла гармония. Прозрачное равновесие, в котором гораздо легче двигаться к цели и быть собой.
Кстати, у всех, кого я спрашивала — а я, как вы уже заметили, человек общительный — карнавальные желания начали исполняться или уже исполнились...
Проявилось еще кое-что, и очень хорошо сделало, что проявилось.
Наряду с нашими карнавальными зрителями - «первыми ласточками», которые летали меж летних лучей, - мы ощутили совсем другое состояние публики. Очень захотелось испугаться; интеллигентные люди искренне переставали понимать смысл фраз, как только речь заходила о сущностных вещах. Карнавал помог превратить это тягостное впечатление в информацию.
Вот какая ниточка выглянула. Сейчас ведь не наблюдается идиллии между искусством и аудиторией, верно? Настоящий художественный процесс становится все менее популярным. Да и сам процесс исчезающе мал. Все вместе это очень похоже на смерть. Но мы-то в своем карнавальном Кишиневе знаем, что смерть — всегда иллюзия. Что же на самом деле происходит?
Обширной идиллии между публикой и высоким искусством не было никогда. Это не значит, что она невозможна. Обширной была мода, опиравшаяся так или иначе, прямо или косвенно, на внешние аспекты и в конечном счете на политику. При тоталитарных режимах интерес к искусству превращается в отдушину, в сравнительно безопасную форму неповиновения. Этим объясняется не только повальное книголюбие при советах, но и бурный интерес испанцев к гениальной философии Ортеги-и-Гассета. Противникам королевского режима было уютно на лекциях Ортеги, которые превращались в массовые мероприятия, вызывая у коллег скорее смятение, чем зависть.
Возможен, конечно, и естественный вариант: например, существует литературный процесс, заинтересованная и талантливая критика, и молодой автор по имени Томас Манн или Федор Достоевский находит путь не только к сердцу, но и к уму публики, которой взахлеб рассказывают, почему именно это произведение достойно внимания. Однако больших масштабов интерес достигает все-таки по внешним причинам, и тот же Манн пишет, что не обманывается по поводу громкого успеха «Волшебной горы» - он связан с историческим моментом. Что, конечно, не мешает автору благосклонно приветствовать этот чуть-чуть краденый успех и ждать от него серьезного воздействия на публику. И правильно.
Но когда ничего не остается от всяческого камуфляжа, контакт с искусством может происходить только ради искусства, и вот тут-то возникает серьезный вопрос: а зачем оно? Как его применять? Нет ответа — нет и контакта.
Искусство как таковое нужно человеку, если он понимает свою значимость. Если ему необходим инструмент для раскрытия новых уровней своей глубины. Если он готов быть собой по самому большому счету. А это возможно только в том случае, если он понимает, насколько в результате изменится реальность. Иными словами, если он ценит свое предназначение и готов его осуществить.
Стало быть, всего этого сейчас нет? Есть, но в очень небольшом объеме. В пугающе небольшом. Уменьшается ли этот объем? Если и уменьшается, то, возможно, по весьма необычной причине. И даже, может быть, отчасти позитивной.
Дело в том, что неожиданно настала новая культурная эпоха, даже более новая, чем знаменитая своей новизной предыдущая. Застой и упадок — кажущиеся явления, ХХI-й век в сфере культуры начинается на самом деле так же бурно и невероятно, как ХХ-й. Да, мы несколько тормозим, но только потому, что время ставит перед нами задачи, которые еще никогда не решались за всю историю человечества.
ХХ-й век был по своему смыслу и сути эпохой погружения в человеческую индивидуальность, ее раскрытием и обновлением. А сейчас у нас — эпоха творческой свободы. Поскольку, раскрывшись, индивидуальность должна себя проявить, тем самым максимально изменяя мир.
Именно к этому необходимо применить все те знания и опыт, художественный в том числе, который накоплен бурными процессами прошлого, и прошлого века в том числе...
Как говорится, приехали. Столько лет баловались неразберихой, например, в отношениях с религией, то отрицали ее начисто, то делали из нее догму, а теперь извольте применять ее строго по назначению, ищите свободный творческий подход к любому религиозному опыту, который вам необходим для выстраивания своего контакта с бесконечностью. И это лишь часть работы, которую должен проделать современный человек, чтобы быть современным человеком!
Нет, вы только представьте себе, какая это может оказаться поразительная карнавальная шутка, какой головокружительный трюк собирается нам подмигнуть в самом скором времени! Вполне возможно, то, что сейчас происходит — не регресс, а естественная остановка. Обнуление. Выглядит как коллапс, а на самом деле - пауза перед прыжком. Куда прыгать будем? Можно ведь сделать и так, чтобы конец оказался началом, которого на самом деле ждешь.
Вот и завершается мой текст - вместе с последним днем августа. Впервые мне не жаль отпускать лето! Надо же, значит, и это возможно.
В первый раз
Без страха
Смотрю в глаза цикория.
Далее...
Чудо первое. Рабле в Саранске, Бахтин в Кишиневе
Первое чудо, стало быть, состоит в том, что у нас с вами в Кишиневе получился карнавал по Бахтину. Или начинает получаться, что одно и то же, если речь идет о таком карнавале.
Сейчас объясню. Начну с нас: про Бахтина рассказывать стремновато и хочется немного отложить.
Мы — Студия театральной импровизации, профессиональная группа актеров и режиссеров, которая разрабатывает очень давнюю и очень современную концепцию искусства и театра. Оказалось, что искусство — открытый контакт человека с реальностью, в основе которой лежит бесконечность любви, и выявление этой бесконечности в конечном, во всех-всех формах бытия. Мир при этом, соответственно, изменяется. Становится настоящим.
Например, театр выявляет бесконечность в происходящем здесь и сейчас.
Мы разработали технику импровизационной игры, методику ее преподавания, возможность совместного творческого процесса с аудиторией. Нам здорово повезло с репертуаром, который наладил прозрачные мосты между вершинами мировой литературы: Студия играет спектакли по романам Томаса Манна, Хулио Кортасара, по стихам Мацуо Басё, по рассказу Борхеса и по Откровению о Любви апостола Павла. Спектакли наши происходили в городских катакомбах, на крыше отеля «Naţional», в цветущем саду под дождем — в общем, там, где они хотели происходить и куда настойчиво звали нас и наших замечательных зрителей. Один парень дважды спускался с нами в шахту на костылях. Никогда ему этого не забуду.
И еще у нас была мечта о празднике. О настоящем, когда ты сам, и мир, и люди вокруг — все настоящее. Эта жажда мучила меня с детства. Более того, мне казалось, что где-то этот праздник происходит чуть ли не постоянно, но меня там нет и не будет, видимо, никогда. А с этим уже никак невозможно было примириться.
Ну вот и докатились мы до Бахтина. Был такой великий философ в советское время. Жизнь его сложилась просто и естественно: родился, учился, трудился, был сослан в горд Саранск и там, в тиши Мордовской АССР, совершил множество философских открытий, беспрекословно возвращающих современному человеку возможность сакрально-творческого преображающего контакта с реальностью. При этом Бахтин был вынужден, по меткому выражению одного коллеги, зашифровывать не только подлежацее, но и сказуемое, иначе его бы дослали туда, откуда и Саранска не видно. Сосредоточенный, почти суровый в своей собранности, необходимой для проникновения к сути вещей, похожий на средневекового святого, но только еще прозрачнее, Бахтин властно призвал в нашу эпоху древнюю стихию смеховой культуры. Этот парадоксально неулыбчивый, почти печальный, как многие великие клоуны, человек, исследуя творчество Франсуа Рабле, синтезировал информацию о сущности карнавальных празднеств. И карнавальная сущность радостно вторглась в современную картину мира.
Изначально карнавал был не просто красочным и веселым уличным зрелищем, а ритуалом, инициирующим людей, пространство и даже время в истинную реальность. Это был общий творческий игровой прорыв к настоящему в себе и в мире. Исчезали все иллюзорные границы — в том числе смерть; в карнавале это одна из иллюзий, над которой смеются, неумолимо превращая ее в рождение. Карнавальный смех имел отношение не столько к фольклору, худо-бедно прикрывшему автора от идеологических санкций, сколько к древнему мифу о смехе, о котором Бахтин не мог даже упомянуть. Научный консультант и наблюдатель Студии Жозефина Кушнир прояснила нам эту магическую историю. В долгий-долгий день охотников и собирателей смех был священным началом. Смеясь, бог создавал мир; смеясь, шаманы возвращали домой души умерших. Загляните в Лейденский папирус, там подробнее...
Для древнего человека любой смех был сакральным актом. Отсюда смеховая основа карнавального пространства. Сейчас смех — не универсальный и не единственный инструмент преображения реальности, и потому присутствует в современном карнавале наряду с самыми разными формами игры. Но, с другой стороны, возрождающий божественный смех продолжает быть основой не только карнавала, но и человека; он звучит в нас на своей особой, светлой и древней глубине, освобождая от страха и лжи, что, впрочем, одно и то же.
Написанная в 1940-м, работа о Рабле была опубликована через 25 лет, когда банда молодых горячих шестидесятников похитила Бахтина у саранских студентов, утащила в Питер и стала у него восторженно учиться. Благодаря пылкости этих юнцов он успел еще многое сделать за свои последние 12 лет. Другая молодежная шайка французско-болгарского розлива запустила его работы в европейский научный обиход. Работы эти совершили переворот в науке прежде, чем подверглись запоздалой профессиональной контратаке. Зато она по сей день продолжается.
Забвение и признание борются за этого человека, счет шел на десятки лет еще при его жизни. Он не дает покоя ни своим поклонникам и агентам, ни своим противникам. Поклонники и агенты могут вам хоть сейчас расписку в этом дать. Из-за него мы сделали в Кишиневе шесть бахтинских карнавалов, при том, что это считается, мягко говоря, невозможным. По крайней мере в современных условиях. Но других у нас нет.
И, кроме того, я еще до своего знакомства с этим странно прозрачным именем — Бахтин - слышала отзвуки праздника. Не знала только, где его искать. Оказалось, что здесь.
Чудо второе. Летний свет
Нам оставалось всего лишь разработать современные формы кишиневского карнавала. Ведь каждая эпоха воплощала этот ритуал по-своему. Благодаря Бахтину стало ясно, что карнавал может вернуться только как свободный индивидуальный творческий акт. Его форму определяет не традиция, а сущность игры.
Несущей основой карнавала является театр. Это именно игровой прорыв к настоящему, причем, заметьте, всеобщий, разомкнутый, безграничный как во внутреннем, так и во внешнем пространстве. Когда в ХIХ веке театр, отвернувшись от ритуала, ушел в пространство психологии, возможность обновления карнавальных форм прервалась. Зато карнавальную энергию вдохнуло искусство — никогда еще оно не было так наполнено иронией, парадоксом, веселым абсурдом, создающими оттенок глубочайшей и тонкой свободы.
С 20-х годов ХХ-го века театр начал возвращать себе ритуальное измерение, не утрачивая драматического. Первая задача, которую поставил перед нами карнавал — прояснить принцип ритуала. Прояснили: ритуалом является любое движение, воспринятое целиком — не только функционально-физически, но и метафизически. Самое тихое и даже незаметное действие приобретает ритуальную силу, если оно услышано на энергетическом уровне, на уровне изменений и откликов текучей, «неготовой» (Бахтин), общительной реальности.
Стало быть, ритуал не обязательно связан с этнографией и не обязательно должен повторяться. Повторяемость, цикличность относится к задаче ритуала, к уровню контакта с реальностью, а не к форме.
Мы разработали свой принцип карнавального ритуала: это мини-спектакль, позитивная игровая форма общения человека с реальностью. Причем действие, как уже говорилось, может быть неожиданно, парадоксально простым. Из карнавальных ритуалов в сочетании с драматическими импровизациями и состояла наша игра. В сочетании — потому что театр сегодня является ритуально-драматическим. Человек слышит и бесконечность мира, и бесконечность индивидуальности.
В 2007-м году мы осторожно сыграли свой первый бахтинский карнавал. В 2008-м — четыре, по штуке на сезон. Вот это была гонка! Наверное, даже Бахтин улыбнулся.
В 2009-м мы остановились, словно на стену налетели, в полном недоумении: какой же сезон выбрать для одного большого карнавала? Чтобы найти ответ, пришлось перебрать все раковины, камни и стеклышки, которые нам принесли волны пяти карнавалов.
Мы вели творческий диалог с зимним сельским карнавалом — Маланкой, которая есть не что иное, как Деметра, рыдающая черноликая богиня плодородия. Деметру-Несмеяну нужно рассмешить, иначе ничего не расцветет. Но если сельская Маланка — зимой, значит, городской вариант — летом?
В селе люди подталкивают к свету колесо природы, и правильно, нельзя такое важное дело пускать на самотек. А мы что сеем на своем кишиневском асфальте? В чем сакральное зерно города?
Внутренняя бесконечность каждого и позитивная общность всех. Важнейшей сельхозкультурой Молдовы является душа, тонкая реальность в целом, но ее почему-то не стремятся выращивать.
Это и есть наше поле. Возвращение к тонкой реальности. Карнавальная проработка городского пространства с целью повышения плодоносности духа.
Пожалуй, летний сезон идеален для такого занятия. Классический Золотой Век здесь и сейчас, рай на земле, момент самого крепкого объятия человека с миром. Откровенное вторжение совершенства. Вот это состояние мы и решили развернуть в масштабах города через карнавал «Кишиневское Лето».
Темой ритуалов на сей раз было летнее счастье. Лето — время максимального света, который так хочется принять, но почему-то редко получается. Ведь нужно не только принять, но применить. Мы делаем это - сначала в карнавальных движениях-поступках, а потом и в жизни. Потому что, когда в жизни делаешь что-нибудь на волне максимального света, многое изменяется. Даже больше, чем можешь себе представить. А если такое принятие и воплощение происходит на улицах и вместе, оно потом легче получается у каждого в отдельности. Все-таки опыт.
Как ни странно, карнавальный ритуал состоялся. Несмотря на неизбежные и настойчивые сбои; когда у тебя на глазах воскресает карнавальная стихия, без сюрпризов дело не обходится. Честно говоря, я опасалась, что будет только карнавальный спектакль, а карнавальная жизнь, уникальная и волшебная атмосфера не раскроется. Получилось наоборот: с первой же минуты развернулась именно карнавальная жизнь, непредсказуемая и своевольная, которую легче начать, чем завершить, потому что она существует по собственным, еще неизведанным законам. Этот феерический прилив безжалостно расшатывал намеченную структуру игры. Например: вечернее шествие, люди с огнями в руках идут по бортику вокруг сухого фонтана в парке. И вдруг я понимаю, что они не могут остановиться... Так и кружили, пока не исчерпалась неожиданно пробудившаяся энергия происходящего.
Чудо третье. Come together
Раскрылась, наконец, возможность глубокой творческой проработки и реализации для всех, кто этого хочет. Необходимая возможность, потому что каждый является художником.
«Кишиневское Лето» осуществило ее через карнавальные тренинги для зрителей.
По идее, зрителей в карнавальном процессе не бывает, участвуют все, и участвуют по-настоящему, выявляя свою внутреннюю бесконечность через простые действия карнавальных ритуалов. Я думала, что этот волшебный сон никогда не исполнится. Ага, конечно…
Наши зрители свободно и естественно превратились в карнавальных актеров. Словно иначе и быть не могло... То есть — словно это уже происходило с ними множество раз. Они воспринимали 6-часовые тренинги, как теплый летний дождик. Они входили в медитацию с одного вздоха, разрабатывали свой карнавальный ритуал с одной медитации, отрабатывали этот ритуал за две репетиции. Они с первого мгновения игры раскрыли ворота карнавала и путешествовали в его лучах, как птицы в храме летнего неба.
Три шествия в сторону летнего счастья — Утро, День и Вечер — перемежались непринужденными карнавальными прогулками зрителей, которые продолжали игру без нас, раскрывая цветок карнавала в других районах Кишинева.
Я их видела, точнее – я видела отблеск их приближения, которое вызвало переполох среди продавщиц мини-шопов у троллейбусной остановки. Посовещавшись, женщины исчезли в своих раскаленных гнездах. Ну все, думаю, спрятались. Но они появились снова. Они вынесли табуретки и утвердились на них с улыбкой предвкушения. Что происходит, они не знали, но вели себя так, как будто им отлично все известно, и чтобы получить свое, нужно только устроиться поудобнее. Поскольку им действительно было удобно, я уверена, что они свое получили.
Мой карнавальный витраж
Красное. Красно-золотой акробат, стоящий вверх ногами рядом с черно-белым полицейским. Поразило, что странным выглядел при этом полицейский.
Белое. Антично-спелая женщина в светлом платье, спокойно и задумчиво идущая по белой полосе. Треугольная японская шляпа повязана синим газовым шарфом. С одной стороны — мерцающая непредсказуемая сфера карнавала на нейтральном треугольнике трассы, с другой — гул и раскаленные панцири машин, а вокруг идущей — особая тишина, которую она удерживает в равновесии белым страусовым пером.
Золотое. Цепочка ритуалов между Турецким фонтаном и рекой. У подножие холма, на котором растет Мазаракиевская церковь, жили-были 30 источников, от которых медленные водовозы разъезжались по всему Кишиневу. Мы сыграли там драматическую импровизацию «Мне кажется, что я здесь умер» и ритуал «Черепаха», а потом двинулись на берег Быка. Удалось подарить реке золотой мяч, разноцветные прозрачные ткани, парящие над ней, как облака, звон колокольцев, охапку цветов. Все это было с благодарностью принято. Даже сейчас, в простом перечислении, наши скромные дары соединяются в некое целое. Реке давно ничего не дарили...
Зеленое. Когда мы строили невидимый собор, лепили его из веществ и вещей, доставая их из тонкой реальности, зазвонили колокола ближней церкви.
Кроме того, наши грандиозные маленькие зрители расстелили на асфальте покрывало (тоже, кстати, невесть откуда взявшееся) и устроились на этом классическом летнем ковре-самолете, как во дворе — только посреди улицы. Потом они превратили свой ковер в знамя, которым вежливо раскланялись с невозмутимо чугунным Штефаном чел Маре.
Оранжевый. Три женщины-зрительницы во время дневного шествия молча перебрасывались на ходу небольшим таким мячиком, как репликами, переглядывались и улыбались. Оторваться от этого было трудно, как в детстве, когда часть вдруг приобретает всю силу притяжения целого.
Светло-синее. Группа «Йод-Актив» и саксофонист Степан Бодруг, играющие «Summertime» - колыбельную лету — на закате вдоль центральной улицы.
Серебро. Мы шли по проезжей части, не мешая движению. Еще один транспорт, карнавальный грузовик - сухопутный корабль с потрепанной мандалой театра: белый парус и круглая дыра посередине. Еще один путь наряду со всеми остальными. Такой же реальный, как поездка домой.
Deep purple. Вечернее шествие было тихим. В сказочной материнской темноте летнего вечера дозревало и раскрывалось все, что было найдено днем. Задумчивые огни факелов как будто плыли по реке независимо от нас. Триумфальная Арка утонула в темноте площади. Когда мы начали играть, внутри включили свет; Арка неожиданно превратилась в комнату и еще неожиданнее стала огромной. В ней помещались и помещались все.
Светлая охра. С нами шла молодая мама — один малыш «за ручку», другой сладко спал «рюкзачком» на спине. Когда мы предложили спеть «Да» летнему счастью, всему настоящему в себе и в мире, меньшой проснулся и внятно произнес: «Да!», отчего двое наших актеров временно онемели.
Радужный оттенок кишиневского тумана по утрам. Этот ритуал нам настойчиво подсказал Олег Панфил, кишиневский волшебник и писатель. Стоя под Аркой, мы сделали движение на волне летнего света, благословляющее Кишинев. И получили ответное благословение, настолько ощутимое, что солидный немолодой мужчина рядом со мной сказал «Однако!» и сел на корточки. Нет, он не был пьян. Он был удивлен. Действительно, странно: думаешь, что отдаешь, а на самом деле получаешь. И ведь так всегда.
Следующее чудо. Исполнение желаний
Максимальный летний свет шел через нас и во время игры, и несколько дней после нее — трудновато было устоять на ногах под этим напором. Выяснилось, что кишиневский ян - то бишь просветленная активность - направлен на формирование, бережную лепку индивидуальности. На усиление пути, на исполнение желаний... Пришлось даже провести медитацию на предназначение, чтобы поточнее выяснить, куда, собственно, эту летнюю энергию направить. Мы работали с такими вопросами: в чем мое предназначение? Какое первое, самое актуальное желание? Что нужно в первую очередь сделать для его исполнения? Попробуйте задать себе эти вопросы. Попробовали? А ответы услышали? Чудненько. Теперь придется все это исполнить. Как, я разве не предупредила?..
Кстати, расставались по-летнему: каждая компания уходивших, приостановившись на крылечке, во всю глотку пела оставшимся карнавальное «Да», и мы мчались на балкон, чтобы подпеть.
Ну вот. А дня через три энергия вдруг иссякла. Возникло ощущение опустошенности. В чем дело?.. Оказывается, волна, пройдя сквозь нас с вами, ушла в просторы мягкого кишиневского инь — то бишь глубины и покоя. И возникла гармония. Прозрачное равновесие, в котором гораздо легче двигаться к цели и быть собой.
Кстати, у всех, кого я спрашивала — а я, как вы уже заметили, человек общительный — карнавальные желания начали исполняться или уже исполнились...
Еще одно чудо. Оптимистическое рассуждение о гибели искусства
Проявилось еще кое-что, и очень хорошо сделало, что проявилось.
Наряду с нашими карнавальными зрителями - «первыми ласточками», которые летали меж летних лучей, - мы ощутили совсем другое состояние публики. Очень захотелось испугаться; интеллигентные люди искренне переставали понимать смысл фраз, как только речь заходила о сущностных вещах. Карнавал помог превратить это тягостное впечатление в информацию.
Вот какая ниточка выглянула. Сейчас ведь не наблюдается идиллии между искусством и аудиторией, верно? Настоящий художественный процесс становится все менее популярным. Да и сам процесс исчезающе мал. Все вместе это очень похоже на смерть. Но мы-то в своем карнавальном Кишиневе знаем, что смерть — всегда иллюзия. Что же на самом деле происходит?
Обширной идиллии между публикой и высоким искусством не было никогда. Это не значит, что она невозможна. Обширной была мода, опиравшаяся так или иначе, прямо или косвенно, на внешние аспекты и в конечном счете на политику. При тоталитарных режимах интерес к искусству превращается в отдушину, в сравнительно безопасную форму неповиновения. Этим объясняется не только повальное книголюбие при советах, но и бурный интерес испанцев к гениальной философии Ортеги-и-Гассета. Противникам королевского режима было уютно на лекциях Ортеги, которые превращались в массовые мероприятия, вызывая у коллег скорее смятение, чем зависть.
Возможен, конечно, и естественный вариант: например, существует литературный процесс, заинтересованная и талантливая критика, и молодой автор по имени Томас Манн или Федор Достоевский находит путь не только к сердцу, но и к уму публики, которой взахлеб рассказывают, почему именно это произведение достойно внимания. Однако больших масштабов интерес достигает все-таки по внешним причинам, и тот же Манн пишет, что не обманывается по поводу громкого успеха «Волшебной горы» - он связан с историческим моментом. Что, конечно, не мешает автору благосклонно приветствовать этот чуть-чуть краденый успех и ждать от него серьезного воздействия на публику. И правильно.
Но когда ничего не остается от всяческого камуфляжа, контакт с искусством может происходить только ради искусства, и вот тут-то возникает серьезный вопрос: а зачем оно? Как его применять? Нет ответа — нет и контакта.
Искусство как таковое нужно человеку, если он понимает свою значимость. Если ему необходим инструмент для раскрытия новых уровней своей глубины. Если он готов быть собой по самому большому счету. А это возможно только в том случае, если он понимает, насколько в результате изменится реальность. Иными словами, если он ценит свое предназначение и готов его осуществить.
Стало быть, всего этого сейчас нет? Есть, но в очень небольшом объеме. В пугающе небольшом. Уменьшается ли этот объем? Если и уменьшается, то, возможно, по весьма необычной причине. И даже, может быть, отчасти позитивной.
Дело в том, что неожиданно настала новая культурная эпоха, даже более новая, чем знаменитая своей новизной предыдущая. Застой и упадок — кажущиеся явления, ХХI-й век в сфере культуры начинается на самом деле так же бурно и невероятно, как ХХ-й. Да, мы несколько тормозим, но только потому, что время ставит перед нами задачи, которые еще никогда не решались за всю историю человечества.
ХХ-й век был по своему смыслу и сути эпохой погружения в человеческую индивидуальность, ее раскрытием и обновлением. А сейчас у нас — эпоха творческой свободы. Поскольку, раскрывшись, индивидуальность должна себя проявить, тем самым максимально изменяя мир.
Именно к этому необходимо применить все те знания и опыт, художественный в том числе, который накоплен бурными процессами прошлого, и прошлого века в том числе...
Как говорится, приехали. Столько лет баловались неразберихой, например, в отношениях с религией, то отрицали ее начисто, то делали из нее догму, а теперь извольте применять ее строго по назначению, ищите свободный творческий подход к любому религиозному опыту, который вам необходим для выстраивания своего контакта с бесконечностью. И это лишь часть работы, которую должен проделать современный человек, чтобы быть современным человеком!
Нет, вы только представьте себе, какая это может оказаться поразительная карнавальная шутка, какой головокружительный трюк собирается нам подмигнуть в самом скором времени! Вполне возможно, то, что сейчас происходит — не регресс, а естественная остановка. Обнуление. Выглядит как коллапс, а на самом деле - пауза перед прыжком. Куда прыгать будем? Можно ведь сделать и так, чтобы конец оказался началом, которого на самом деле ждешь.
Вот и завершается мой текст - вместе с последним днем августа. Впервые мне не жаль отпускать лето! Надо же, значит, и это возможно.
В первый раз
Без страха
Смотрю в глаза цикория.
Елена Кушнир
0 коммент.:
Отправить комментарий