Сначала «Summertime» спела Элла Фицджеральд в 1958-м. Это было золотое сияние покоя над черной землей. Она напевала рай до хрупкости мира, рай до страдания. В 1968-м ей ответила Дженис Джоплин: отчаянное выкликание света, мятежное и предельное обретение счастья в присутствии смерти. И тогда же, в 1968-м, Фицджеральд ответила на ее крик еще одной колыбельной.
Что же все-таки Элла Фицджеральд ответила Дженнис Джоплин в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году? (Хочется, чтобы время было в словах, а не в цифрах. Это возможно. Вот пожалуйста: мне тогда было пять лет).
Как обошелся джаз с бесстрашным криком о хрупкости мира? Какую колыбельную спела уходящая эпоха только что родившейся?
Что значит Summertime…
?..
…
Вот-вот. Но уже не только это… Это (…) – в присутствии вопроса и крика, а не в его отсутствии. После крика. Одновременно с ним и в нем. Неужели счастье существует всегда?
Две женщины, три песни, один карнавал.
Песня о рае, крик о рае, рождение рая.
На земле.
Вместо колыбельной. Могучее, непреодолимое, откровенное. Время пришло. Summertime.
Сколько раз это было… Сколько будет. Две тысячи десять. Похоже на счет во время пряток. Звучит не очень внушительно. И это радует. Я иду искать.
Так вот: это произошло именно после вопроса. После крика Джоплин.
Все вместе похоже на богослужение в негритянском храме. Катехизис в действии.
Рай здесь и сейчас как ответ. Единственный честный ответ на вопрос о смерти.
Новорожденная истина.
Далее...
