ПРИБЫТИЕ ИСТОРИЙ

"Allfun.md"

Ностальгический паровоз прибыл на афишу импровизации «Ожидание № 2010» из самых первых кинокадров в мире. Был такой фильм у братьев Люмьер – «Прибытие поезда». Вот он прямиком оттуда. А откуда и как прибывали в театральную игру на железнодорожном вокзале неожиданные и для зрителей, и для актеров истории? Прямым, ёлки-палки, сообщением… Очень интересный процесс, обнажающий самую суть контакта человека с миром. Это же действительно получается, что мы знаем то, чего не знаем. Или сами не знаем, что мы знаем… Чтобы не запутаться окончательно, я решил переадресовать бурю вопросов тем, кто ее спровоцировал – Студии театральной импровизации.

- Ребята, откройте карты. Как может прямо на площадке возникнуть сюжет? Разве история, тема - это не самое сложное, чего ищут днем с огнем все драматурги, а находят только некоторые?

Владимир Шиманский, режиссер, актер, худрук Студии. – История – это вершина драматической шкалы, ее максимум. То, чем разрешаются все драматические взаимодействия, все отношения персонажей. Это момент истины, откровение смысла, который живет внутри всего происходящего в игре. И в театре, и в жизни существует такой главный вопрос – «Что происходит сейчас на самом деле?». История – это и есть ответ. Но истории бывают очень разные. Некоторые уловить довольно сложно. И всё-таки в жизни приходится улавливать любые оттенки, намёки на смысл происходящего. Разве не так? Наш театр настроен на ту же волну. Мы стремимся создавать - то есть действовать, жить - и слышать одновременно. Такая возможность открытого контакта со смыслом подтверждена жизненным опытом каждого человека. В театре мы стремимся ее усилить, развить. По-моему, и время этого требует. Скорость происходящего растёт. При неумении слушать смысл есть риск жить не своей жизнью, плыть по течению. А это уже глупо. С какой стати?

- Ты не ответил на вопрос. Я могу этого хотеть, но как это сделать?

В.Ш. – Уточни для начала: чего именно ты хочешь?

- Слышать смысл происходящего!

В.Ш. – Ну так слушай.

- То есть?..

В.Ш. – То есть хочешь слышать – слушай. Реализуй своё желание.

- Ты чего-то не договариваешь.

В.Ш. – Единственное, что могу добавить – если человек чего-то хочет, он это делает, и в конце концов у него получается. А если не хочет или не уверен, что хочет, то делает слабо или недолго. А потом говорит, что у него не получилось.

- А-а… Ты имеешь в виду, что я на самом деле не хочу слышать смысл?

В.Ш. – Ты ничего не имеешь против того, чтобы контактировать со смыслом реальности. Ты даже в курсе, что он существует, и неплохо – дружески, да? – к нему относишься. И полагаешь, что раз так, он должен в качестве ответного дружеского жеста раскрыться тебе без всяких усилий с твоей стороны.

- Да! Почему бы и нет?

В.Ш. – К этому контакту нужно приложить энергию. Как к любому общению. Проведи аналогию с людьми. Ты просто привык общаться и не замечаешь энергетических затрат, которые для этого требуются. Если бы ровно столько усилий, сколько нужно, чтобы обрести нового друга, ты вложил в контакт со смыслом происходящего, например, в твоей жизни, все получилось бы.

- Но это много усилий!

В.Ш. – Но это смысл твоей жизни.

- Хорошо, предположим. А в театре? Как вы это делаете? Задаете себе вопрос «Что происходит сейчас на самом деле?» и получаете ответ?

В.Ш. – Ну да. Через игру. Ответ проступает все яснее в ситуациях, в диалоге. Но все равно его нужно услышать, принять, угадать. Это самое настоящее рискованное путешествие.

- Риск неудачи существует?

В.Ш. - Существует риск ошибки. Ошибка – это опыт, а не неудача.

- Что же такое тогда неудача?

В.Ш. - Неточное название ошибки. Или ее паническая, негативная трактовка.

- Хорошо, а если смысл окажется негативным?

В.Ш. – Смысл не может быть негативным. Это позитивная сущность мира.

- А что такое негатив?

В.Ш. – Временное явление, которое к сущности мира никакого отношения не имеет. Если коротко...

- А почему тогда истории в вашей игре на железнодорожном вокзале были такими неожиданно жесткими?

В.Ш. – Есть такой жанр – трагедия. В наше время она соединена и с драмой, и с комедией, но иногда трагические мотивы проступают ярко и самостоятельно. Трагедия – это прикосновение к самым жестким явлениям реальности с целью их снять. Самой жесткой – хотя там было очень много смешного – оказалась первая игра. Вспомни, чем кончились эти жесткие моменты?

- Морем? То есть когда золотой полог с бубенцами девушки пронесли над всем, и он бежал за ними, как волна?

В.Ш. – Да. Это катарсис, преображение ситуации, волшебное снятие зла.

- Зло разве не сильнее этого образа?

В.Ш. – Интересный вопрос. Что такое образ? Явление смысла. Его максимальное воплощение. Выброс света. Изменилось твое состояние, когда ты увидел, как золотая ткань льется по площадке и звенит?

- Ну да, ещё бы.

В.Ш. – Значит, изменилось и пространство вокруг тебя. Но ты мог этого не заметить. Мы привыкли реагировать на плохое более активно, чем на светлое. Потому что боимся зла больше, чем надеемся на свет. Или по крайней мере так о себе думаем, хотя на самом деле мы все тянемся к свету и опираемся на него. В этом смысле мы, как Фигаро, лучше своей репутации. Все сущностное сильнее зла. Смех, песня, образ, любовь. Даже один-единственный взгляд, в котором нет страха. Кроме того, если помнишь, после этой «большой волны» все «убитые» на площадке встали как ни в чем не бывало и продолжили игру.

- Ты сейчас говорил о театре или о жизни? У меня все перепуталось.

В.Ш. – Изменения охватывают все. Если изменилось состояние зрителя, то изменился мир вокруг него, а не только в пределах театрального зала. Мир существует как некое целое. Именно поэтому нельзя отказываться от жестких историй и ситуаций в игре. Они «снимаются» не только как игровая, но как жизненная данность.

- Хорошо, давай я спрошу по-другому. Почему обе истории на вокзале были такими жесткими?

В.Ш. – Мне кажется, просто эта жесткость была более смело сыграна, чем раньше. Полгода мы не приглашали зрителей, работали, так сказать, в лабораторных условиях над возможностью играть самые разные аспекты реальности, не теряя света. Значит, не зря работали. Но специальной задачи играть жестко у нас не было.

Елена Кушнир, директор Студии, режиссёр. – Давайте-ка с историями разберемся. У них была заявлена общая тема - ожидание. Чего мы ждем? Изменений. Мир преображается, мы в этом участвуем, мы ждем результата. Иногда получается участвовать, иногда нет, что-то мешает. Обе истории на вокзале касались ситуации, когда не получается. Вот первая игра. Наши персонажи жаждут что-то изменить. Но ничего не происходит. И - к сожалению, так часто бывает - отчаяние приводит к агрессии, к смешным, но страшным попыткам разрушения. Это ведь тоже изменения. Правда, они ни к чему не приводят. Драка, убийство – воображаемое или реальное? Жалкие, беспомощные попытки. Потом крик «Я больше не могу» - и милосердие… То есть ситуация начинает изменяться независимо от нас. К счастью, так часто бывает. Но ведь начали эти изменения все-таки персонажи игры… Подхватывая их усилия, возникает музыка, она дает краткую передышку и радость, затем золотая волна, которая накрывает и прощает все и всех, и вот что-то изменилось. Но кто из наших героев это заметил и принял?

- Постой-постой… Что изменилось?

Е.К. Вспомни начало игры. Двое мужчин выходят на площадку, протягивают друг другу руки, но рукопожатия не происходит. Руки застывают в воздухе, как будто эти двое находятся в каких-то параллельных, не пересекающихся плоскостях. А после волны между ними происходит быстрый и точный разговор. Важно, какое ощущение при этом возникает. В жизни тоже так. Вроде бы ничего не произошло, а все по-другому. То есть все эти попытки, все это напряжение было ради того, чтобы двое все-таки поговорили друг с другом. Можно посмотреть и иначе. Реальность удалось изменить настолько, что эти двое поговорили друг с другом. А потом все ушло на новый круг, когда человек ведет себя так, словно чуда не было. Но это лишь начало пути к новому чуду.

- Двое поговорили друг с другом…

Е.К. – Да, это немало. Жизнь сплетается из очень тонких нитей. И кроме того, это не значит, что все остальная буря событий не имела значения. Но диалог, о котором я тебе напомнила, ощущался как некий общий результат игры.

- А вторая тема была еще жестче – не по форме, но по ощущению.

В.Ш. – Ага, и еще сложнее. Видишь ли, тема изменений достаточно наболевшая. Судя по всему, она не случайно возникла в нашем репертуаре, с ней следует познакомиться поближе. Ну вот, второй день принес такую историю: все решается здесь и сейчас, а если не решилось, это «здесь и сейчас» погружается на глубинный уровень происходящего, как некая Атлантида, и там ситуация продолжает дозревать, пока не раскроется. И в этом тоже есть свет. Снимается опыт поражений. То, что не произошло когда-то, происходит и произойдет, если ты этого по-прежнему ждешь.

- Да, но вокзал…

В.Ш. – Послушай, вокзал – это движение, ян, активность. Место постоянных изменений. А значит, истории здесь раскрываются не просто быстрее, а с особой, я бы сказал, поспешностью. Для нашего города выявление происходящего, кристаллизация смысла – насущная необходимость. В Кишиневе живет очень светлый покой, но должно поселиться также светлое, радостное, свободное движение, И вокзал - самая удобная точка для медитации на изменения. Есть еще река, но с ней мы уже дважды общались во время карнавала, так что она в игре. Ну что, ответили мы на твой вопрос?

- Я подумаю. А что будет дальше?

Е.К. - Спектакль в цветущем саду. 1 и 2 мая, в 13.00, на киностудии «Moldova-film». Он называется «Большая импровизация с Единорогом».

- С кем?

Е.К. – В каждом цветущем саду живет Единорог. Это как минимум. Остальное покажет игра.

Беседовал Артем Ключ

Далее...